вторник, 12 января 2010 г.

Ужин.



Такой же снег. И такой же вечер. Но очень давно. И домик поменьше. Окна изнутри намёрзли, а снаружи заметены до половины. Сквозь них ничего не видно, да и смотреть не на что, всё белым-бело. Только угадывается холмик погребицы, да силуэты яблонь. Тоска.

- Баа, поговориии, - заунывно тяну я, лениво елозя ложкой в остывшем супе. Я уже наелась, спать ещё рано, а уходить из натопленной кухни в прохладу тёмной комнаты совсем не хочется.

- Да с кем говорить? - рассеянно отзывается бабушка. Ей не до меня, с минуты на минуту возвращается с работы дед, прийдёт голодный и уставший. У неё-то всё готово, только вот меня сплавить бы от стола.

- А вон, глянь, пришли, - показываю я на длинную скамью. Там вдоль стены гордо выстроились полные вёдра - воды по хозяйству много уходит.

- Пришли? - переспрашивает бабушка и, не глянув на "гостей", начинает привычную игру, - Ну посидить, погрейтесь, на улице ж вон какая холодина...

Пока она, отвернувшись, нарезает толстыми ломтями хлеб, я быстро сливаю остатки своего ужина в большой чугунок, где запарена мелкая картошка для скотины, и, довольная, топлю пустую тарелку в тазике с мыльной водой. Потом, опасливо обогнув полыхающий жаром зев печи, залезаю на лежанку.

- А откуда ж вы? - очень старательно артикулируя, продолжает бабушка,- А кто у вас дома есть? И коровку держите? А тёлочку?..

Почему-то в тех местах не в ходу слово "москали", говорят - "московцы". Вот ведь и она по рождению - московка. Хоть и за хохлом замужем, а всё ж. Её смесь диалектов певуча, как музыка. Мне всё равно, с кем и о чём она говорит, лишь бы слушать, слушать, слушать...

Просыпаюсь от грохота - на крыльце дед выбивает снег с валенок. Я знаю все эти звуки, я и сквозь закрытые глаза вижу, что он делает. Короткий скрип - входная дверь распахнулась, гулкий хлопок - закрылась, глухой скрежет - задвинут засов. А кухонная дверь звучит иначе - обитая для тепла, она сперва вздыхает протяжно, а, медленно закрываясь, ухает.

- Свыням давала? - а это дедушка вошёл на кухню, у него каждый вечер один и тот же единственный вопрос.

Шуршит тулуп, клацает язычок рукомойника, позвякивает посуда. И, пользуясь тем, что бабушка совсем рядом - вот она у печи, наливает борщ в щербатую миску, только руку протяни, - я и протягиваю руку. Легонько тронув её за плечо, капризно шепчу: "Бааа, глянь, сидяаат..."

Бабушка резко разворачивается к вёдрам и вполголоса:

- Чего вам тут? Идить уже...

Поставила еду на стол, полезла опять за чем-то в печь, а тут я её опять - торк.

- Идить, говорю вам, поздно уже! - прикрикнула от печи бабушка.

А дед вдруг перестал есть, вроде как аппетит потерял. А она уже в роль вошла, рогачом-ухватом в печи орудует, ей себя саму плохо слышно, так она всё громче и громче:

- Не пойдёть она с вами. Сказала - не пойдёть! Ишь, надумали женихаться...

Дед ложку отёр, рядом с почти полной миской положил аккуратно и осторожненько так:

- Тоонь... Ты с кем там, а?

И что она там в печи ловила, а оно всё не ловится, только повернулась - лицо пылает, губы поджаты. Рогач прислонила, платок поправляет и уверенно так на вёдра кивает:

- Та от же ж, сыдять!

- Хто? - дед полумёртво.

- Та жыныхи ж до Иринки прыйшлы... Идить, я кому сказала!

Комментариев нет:

Отправить комментарий