"Куры без головы"

У вас фазенда есть? Ну, такая классическая советская фазенда 80х годов? Шесть вожделенных соток у греца на рогах, куда надо добираться почти на оленях с тремя пересадками. Мы такую фазенду получили благодаря неровно дышащему на клубнику и полевые работы дедушке. И случилось это аккурат в восьмидесятом году, когда олимпийский мишка взлетал весь из себя с шариками выше ели, а я плакала от патриотического восторга, смотря по телевизору закрытие олимпиады и слушая эту песню. Мне тогда девять лет было, если что. А если ничего, то я и сегодня страдаю комком в горле, когда слышу эту музыку.

Первый раз я попала на дачу, когда нам еще только отгородили палочками и веревочками полагающееся пространство и казалось, что его так много - целая поляна. За старыми дачами, прилегающими к полю перед лесом выделили участки. Поэтому сзади - матерые дачники, а впереди поле с кромкой леса. Но между нами и матерыми дачниками втерлись еще одни, тоже новые, но ушлые, бывшие деревенские. Это сегодня я знаю, как они метр от нашей территории оттяпать пытались, как не давали нам трубы стоковые проложить за их участком. А тогда - шесть соток - царство, свобода попугаям, яма будущего фундамента, узкая дорожка у заборов, зарастающий ряской к концу лета пруд и полное ощущение кайфа, когда тебя ничто не держит.

У наших деревенских соседей был сын, Женька. Один из многих. Вообще это семейство отличалось плодовитостью. Дед, Василий Афанасьич и бабка, Марь Иванна - светлая память им обоим; имели, если я не ошибаюсь шестеро детей. Эти дети на момент построения фазенды имели много своих детей. И никто из них не имел своей фазенды. В общей сложности на их шести сотках обитало около 26 разнополых и возрастных особей. Их дом был построен одним из первых. Вообще, это семейство, в отличие от нашего, отличалось безумной трудоспособностью. Пока я скакала на одной ножке через резиночку - дети соседей помогали разбивать грядки, или ухаживали за курами, которые выращивались из желтеньких комочков каждый год. Скакать-то я скакала, но Женьку замечала. И наверное, если признаться честно своим собственным детским ощущениям - он мне нравился, ну просто очень-очень.

А соседи меня невзлюбили с самого начала. Они сливу у ограды между нашими территориями посадили. И слива эта безалаберно росла ветвями и на нашу сторону. И казалось им, соседям, что по осени я сливу их эту обдираю. И никак было не доказать, что сливу я вообще не люблю, поэтому и обдирать не могу. Но что ж с нас взять, с евреев. А еще больше они не любили меня за то, что мы с Женькой дружили. Особенно мать его. Только он к нашей калитке подойдет, чтобы меня гулять позвать - из дома высовывается его мамаша и орет гнусным голосом на всю улицу: "Женяяяяя, Женяяяя - иди домой сейчас же!" В конце-концов мы выдумали собственные знаки руками и встречались вне охвата территории зорким оком церберши. И даже любовь у нас случилась нешуточная, практически у нее под носом. Но это было через много лет, а тогда мы просто дружили.

В нашем дачном поселке обитало много детей практически одного возраста и очень быстро у нас сложилась теплая и дружная компашка. Часто мы проводили время у пруда, купаясь и хулиганя. У востроносого окончания пруда росла береза, очень красивое дерево с длинными ветвями - она изящно изгибалась над водяной гладью, рассматривая свое отражение в темной, стоячей воде. Береза служила местом наших встреч, терпеливо сносила издевательства мальчишек, залезающих на нее и выкарябывающих сердца с инициалами понравившейся девочки. Девченки лазили на березу, чтобы узнать, кто кому нравится. И еще мы обожали загонять на нее Боробу. По-настоящему Боробу звали Володя Броварник. Полный, с немного тупым лицом добродушный парень, который даже не понимал, когда мы над ним подшучивали. Он все принимал за чистую монету. Мне кажется, что в любой тусовке есть такой человек - добродушный увалень, над которым можно подшучивать. Боробу мы любили, наши издевательства носили достаточно невинный характер. Он был равноправным членом нашей команды, просто немножко недалекий.

Где-то через год дом на нашем участке достроили. Это был добротный двухэтажный сруб. Между истекающими смолой бревнами прокладывали паклю и все это безумно пахло природой, самым ее естеством. Потом наружные стены оббили досками, заолифили и они перестали быть такими притягательными. Единственный кайф - приложиться к стене ключицами, чтобы они приклеились, а потом "отдирать" себя от дома. В тот момент, когда ты стоишь, прижавшись спиной к дому, приклеившись - через душу проносятся удивительные ощущения: беззащитность, детство, единение с природой. И потом так сладко чешутся лопатки. Именно на даче я познакомилась с туалетами "посреди поля". Хотя, к чести моей бабушке в туалете было всегда ухожено, чисто и никогда ничем эдаким не пахло. Зато по всем стенкам висели неизменные китайки в купальниках, вырезаемые из календарей да труженники пауки без устали плели паутину, в которую регулярно попадал вкусный урожай.

Еще голенастым ребенком с вечными корочками болячек на коленках я уехала на два года в Польшу с родителями. В Варшаве я старательно покупала Женьке маленькие подарки, которые складывала в коробку к остальным важным мелочам, приготовленным друзьям в Москве. Перед весенними каникулами я притащила домой недельного котенка. Школу закрывали на каникулы, и мы не могли оставить окотившуюся мамашу в закрытом помещении. Я кормила эту полосатую непонятность каждые два часа из кукольного шприца, который безжалостно забрала у первой в моей жизни барби. Ночами он спал у меня на подушке и сосал полночи мое ухо либо подмышку. Вначале летних каникул я уехала в Москву и меня отправили на дачу. Я так стеснялась, что не могла передать мои нехитрые подарки Женьке сама. Перепоручила это дело его брату, строго-настрого наказав рассказывать, откуда они. Денис вломился на свой участок, вопя как бизон: "Женькааааа, тут Олька тебе из Польши подарки передала, сказала не говорить, от кого!" Придурок. В середине лета приехала моя мама. Мы спали в одной комнате и однажды вечером, она рассказала мне, что котенок умер. Ему было плохо и мама, договорившись с торпредом, отвезла котенка на дипломатической машине к ветеренару. В крови малыша нашли вирус, переданный ему с кровью матери. Для взрослой кошки этот вирус не имел значения, в тельце же маленького котенка он рос вместе с ним и в конце концов убил. Это была первая смерть в моей жизни, которую я помню осознанно, пусть и не видела сама. Котенка похоронил старый поляк-садовник в нашем саду.

А еще через год я вернулась домой. Мне было пятнадцать с половиной лет. Вернулась с джинсами "Монтана", розовой курткой на осень и ощущением полной иноземности. Но меня приняли обратно в компанию, как будто бы я никуда и не уезжала. Мы собирались вечерами в близжайшем перелеске, разводили костер, пели песни под гитару и кормили комаров. Мы познакомились с "деревенскими" и они рыли с нами землянки, мы все продолжали неизменно загонять Боробу на разные деревья, собирали грибы и варили из них в котелках бурые похлебки, которые потом никто не хотел пробовать, играли в индейцев, где я звалась "Белая лебедь", Женька - "Верный иноходец", а Вовка Шпилевой - деревенский - "Зоркий глаз".

"Зоркий глаз" начал таскать мне цветы. Я просыпалась утром и выглядывала в окно. Практически каждый день на окне лежали махровые гладиолусы. Я балдела, а бабушка неслась вприпрыжку проверять свои грядки. Сначала я не знала, кто это, эти букеты заставляли меня краснеть и алеть от удовольствия. А потом, как-то раз рано утром я услышала короткие гудки за окном. Это был Вовка на своем древнем мотоцикле и с очередным букетом в руках. Я наспех оделась и мы поехали кататься. Поехали - это громко сказано. Сначала тарантас не хотел заводиться и Вовка натуженно лупил по какой-то педали, чтобы агрегат заработал. К тому времени, когда мотор начал подавать признаки жизни - во всех окнах нашей улицы торчали любопытные головы соседей. А я тупо сидела сзади, обняв Вовку за талию и моля, чтобы эта хрень скорее заработала. Наши совместные поездки доставляли мне ровно столько кайфа, сколько его доставляет утопленнику нырять.

Недалеко от дачного поселка, достаточно лишь с километр пройти по полностью убитой земляной колее между картофельными полями - попадаешь на птицефабрику. На которой, как не удивительно все еще выращивали кур. Не знаю до сих пор, несушек либо бойлеров. Да и не важно. С какого-то момента, когда мы начали играть в индейцев - в наших головах засела идея, что надо поохотиться и набить кур для пропитания. Мы, бравые индейцы, забили стрелку на одну из лунных, ясных ночей. У березы, ясное дело. А у меня же два ухажера. Женька - "верный иноходец" и Вовка "Зоркий глаз". Я немного не учла, что мы вообще на дело идем и оделась - просто полное опозориво: в сарафан и китайки. Надо же было перед ухажерами выпендриться. А перед этим дожди шли с неделю. Не, ну представить себе: ночь, достаточно холодно - а я в китайках и сарафане. Вовка мужественно отдал мне свою телогрейку. Женька не успел сорвать с себя доспехи, поэтому предложил охрану. И мы поперлись к курятнику, тащя с собой рюкзаки с топорами, ножами, снедью и прочими необходимыми для застолья вещами. Первую шлепку я потеряла в правой луже. Женька пытался ее оттуда выковырять, ему мешал Вовка, озадачившись той же миссией. В итоге я потеряла вторую шлепку в левой луже и мы решили, что я пойду босиком.

Когда мы добрались до места, у меня на ногах размещалось по килограмму грязи, зуб не попадал на зуб от холода и я проклинала тот день, когда согласилась на эту авантюру. Девочек поставили на шухер перед нешироким рвом, частично окружающим одноэтажное строение курятника с узкими окнами-бойницами под крышей, а ребята полезли за курами. В случае опасности мы должны были свистеть. Было холодно и страшновато и мы с девченками начали прыгать через ров, в итоге половина благополучно попадала, изгваздалась и обстрекалась крапивой. Почему-то было тихо, даже не кудахтали украдаемые куры. Шло время, мы вдруг сообразили, что не все умеют свистеть по настоящему, поджав язык и засунув два пальца калачиком в рот и начали тихонечко тренироваться. Из-под моих пальцев не выходило ничего, кроме какого-то шепелявого, шипящего звука. Я очень старалась, надувала щеки и совершенно не ожидала, что в какой-то момент вдруг раздастся молодецкий свист. Со стороны курятника послышался топот, треск каких-то досок и через пару секунд ребята посыпались через ров с выпученными от страха глазами. Выяснив, что тревога была ложной, мне было сделано строгое внушение и обещание, что если я так буду себя вести, то не получу куриного шашлыка.

Ребята во второй раз исчезли в темноте. Через какое-то время они появились, неся в руках несколько белых кур и мы направились в орешник недалеко, где у нас был шалаш и кострище. Придя на место мы распределили обязанности: кто-то разжигал костер, кто-то раскладывал еду из рюкзаков, кто-то важно рассудил, что кур надо сразу забить, чтобы не кудахтали почем зря. Мне досталась миссия держать курицу, а Вовка должен был отрубить ей голову. Я держала бедное пернатое, крепко зажмурив глаза и ровно до того момента, когда Володя четким движением рубанул топором. Тело курицы дернулось, вырвалось из моих рук и убежало в кусты. С перепугу я села на пятую точку и заорала, а Вовка бросился догонять шашлык. В итоге мы получили пять неощипанных тушек и совершенно не знали, что с ними делать дальше. Женька пытался вспомнить, нужно ли сначала их подвесить, чтобы вытекла кровь, а потом уже ощипывать, либо наоборот. В итоге мы больше часа толпились у ветки, на которой повесили кур за ноги и пытались в темноте выяснить, стекла она уже или нет, потом долго и утомительно ощипывали их. Причем все делали это в первый раз, дергая перья кто в лес, кто по дрова - поэтому после обработки мы получили частично оскальпированные тушки, лишенные в некоторых местах кожи.

Светало, мы ухандокались с этими курами так, что уже ничего не хотелось кроме как теплой, уютной постели. И полным разочарованием после всех этих треволнений и мучительной работы - куры оказались таки советскими бройлерами, так как отчаянно не хотели жариться и превращаться в шашлык. Мы вяло пожевали полупрожаренные, местами сгоревшие куски мяса, загасили костер и отправились в пруд - купаться, чтобы смыть с себя следы преступления.

После этой истории мы завязали воровать кур и впоследствии благоразумно покупали мясо для шашлыков в магазине.